Виктор Михайлович Васнецов. «Богатыри»(Три богатыря). 1898 год.
Фёдор стоял возле здания районного отдела милиции в ожидании своего друга детства, Вовы Бадина. Здание милиции представляло собой старый японский дворец, построенный во времена правления японцев на южном Сахалине.
Вокруг здания, как это обычно водится у японцев, был разбит красивый палисадник, огороженный примечательным каменным заборчиком в строгом самурайском стиле.
Фёдор щурился, глядя на солнышко, с наслаждением вдыхал весенний воздух, насыщенный запахами растений японского палисадника.
Его немного раскачивало от того, что он никак не мог привыкнуть к твёрдости земли после тяжёлой и трудной беринговоморской экспедиции.
На Феде были надеты потёртые джинсы и серо-чёрная потёртая лётная куртка американских лётчиков.
Вся эта амуниция досталась ему в наследство от его папы, который жил два года после войны в Портленде, принимая со стапелей ледокол «Северный ветер».
Лицо у Феди было всё в шрамах и больше походило на лицо не рыбака, а на лицо разбойника с большой дороги.
Но не подумайте плохого, просто в детстве Федя играл много в хоккей и приносил домой «фонари» под глазом то от шайбы, то от клюшки.
Ну и, конечно, кроме того, как все пацаны, Федя частенько дрался, отстаивая честь то школы, то своего двора, или просто за справедливость. В результате, его частенько принимали то за милиционера, то наоборот, за представителя противоположного «лагеря».
Кстати, из пионерских лагерей Федю постоянно выгоняли за мелкое хулиганство.
Вот так стоял Федя и радовался жизни.
Из большой двери районной милиции вышел в форменной одежде милиционера его друг детства, Вова Бадин, который только что освободился после дежурства, и они стали обсуждать, как проведут выходные дни на подводной охоте.
Но тут опять открылась дверь, и из этой двери показался старший уполномоченный, Игорь Братенщук, который, увидев Федю, радостно закричал:
- Привет, Федя! Как раз ты мне и нужен. И ты, Вова, никуда пока не уходи. Сейчас я возьму двух оперов и поедем разнимать толпу мореходцев, дерущихся с толпой корейцев.
На что Вова возразил:
- У меня уже дежурство закончилось, и мы с Федей собираемся отдыхать на природе.
Федя так же был против, и сказал Братенщуку:
- Слушай, дядя Игорь, в детстве ты меня ловил за драки, а теперь сам посылаешь драться с какой-то толпой. Никуда я с тобой не поеду!
А дядя Игорь сказал:
- Тогда твой друг, Вовик, будет вечным дежурным по отделу, пока ты в отпуске и никуда вы не поедете.
- Как был ты «мусором», так им остался, — сказал ему Федя.
В результате переговоров, они все вместе сели в милицейский «бобик».
Феде в салоне места не досталось. Братенщук, наверное, за то, что Федя обозвал его «мусором», вежливо посадил его в каталажку «бобика», через заднюю дверь, которая открывалась только съёмной ручкой.
Федя сначала отнёсся к этому с юмором, а потом запротестовал и начал кричать Братенщуку:
- Выпустите меня отсюда, здесь воняет мочой!
И вообще, что я – бандит, что ли какой, чтоб сидеть в этой передвижной камере?
Братенщук, с мольбой в голосе, ответил:
- Феденька, браток, потерпи немножко. Нам езды то семь минут до места.
Федя успокоился, и они тронулись в путь.
Через несколько минут они приехали на танцплощадку парка культуры и отдыха, где «стенка на стенку» рубились курсанты мореходного училища и местная корейская диаспора.
Братенщук с ходу выскочив из милицейского «бобика», крикнул:
- За мной! — и ринулся в бой разнимать дерущуюся толпу. За ним рванули два оперативника и Вова Бадин.
Вове Бадину дали в глаз, скорее всего, кто-то из курсантов мореходки, так как удар был очень сильный и Вова Бардин улетел под лавку танцевальной площадки. Он вырубился и больше оттуда не показывался.
Братенщук, обладатель всех мыслимых и не мыслимых титулов самбо, дзюдо и прочих боевых искусств, как Илья Муромец раскидывал щуплых корейцев по разным углам. Но их было так много, как муравьёв в муравейнике. В результате они облепили и Братенщука и его оперов, как мухи котлету.
Про Фёдора, сидящего в кутузке, как-то в суматохе все забыли. Он стучал по дверке милицейского «бобика» ногами и орал, чтоб его выпустили оттуда.
Какой-то мореходец подумал, что там сидит кто-то из своих, и железякой, которую он держал в своей руке, умудрился открыть дверь. Оттуда выскочил Федя и заорал боцманским басом, как обычно он кричит на палубе:
- По местам стоять!!!
И чуть не добавил:
- С якоря сниматься! — но спохватился, подумав, что это уже будет в этом случае не к месту.
То ли его зычный голос, то ли его бандитская внешность, как – то резко разрядило обстановку.
Мореходская братва хорошо знала Федю, почти как родственника. А Федя хорошо знал главаря корейской диаспоры Мэн Чи Оми, по кличке «Мэн». Он резко выделялся своей огромной фигурой борца сумо среди своих щуплых бойцов. Федя подошел и поздоровался за руку с Мэном. Федя и Мэн раньше сидели за одной партой на курсах мотоциклистов. Федя учил Мэна устройству мотоцикла, а Мэн учил Федю всяким японским приёмчикам.
Корейские бойцы сразу поняли, что драки уже больше не будет. И начали заискивать перед Федей и своим предводителем.
Братенщук отряхивал свою милицейскую форму от грязи и пыли. Вова Бадин сидел на скамейке и тихонько похрапывал после суточного милицейского дежурства.
Братенщук сказал:
- Вот видишь, Фёдор, как хорошо, что я взял тебя с собой. Мы бы без тебя тут с Вовой могли и погибнуть!
- Ничего бы с вами не случилось, намяли бы вам бока хорошенько, чтоб в дальнейшем неповадно было ездить на такие дела без бронетранспортёра или эскадры тихоокеанского флота.
Братенщук, удивленно подняв брови сказал:
- Ну, ты Федя, загнул.
Федя развернулся на месте и морской походочкой, не спеша, отправился отдыхать в город. В парке культуры и отдыха он уже «отдохнул». Ему и так оставалось всего три дня до новой экспедиции.
